Свойства памяти

«..я хотел бы жить, жить и умереть в России, если б не было такой земли - Сибирь…».  (Александр Башлачёв)

    Распёрло меня невзначай оттого, что встретился я на просторах интернета со своими давно потерявшимися братьями...

Братьями и сестрами, не по крови, но по духу, которые "налили" фотографий, всколыхнувших во мне воспоминания о событиях более чем двадцатилетней давности. События эти в очередной раз всплыли в таких деталях и подробностях, что я в который раз удивляюсь свойствам человеческой памяти. Говорю честно, что фотографии эти не мои, неоткуда было им взяться, ведь не было тогда и в помине цифрового фото, но места очень похожие, это совершенно точно, хотя бы потому что в очередной раз меня в прошлое окунули так, что я сел и на одном дыхании настрочил этот ностальгический опус...

Так вот, было времечко, когда я работал в одной экспедиции, относящейся к ПГО «Якутскгеология» и память о тех временах периодически оживает под рюмку огненной воды, или как сейчас, при рассматривании совсем старых и нечетких, или новых цветных и красивых фотографий. За все про все, я проработал в той конторе «семь лет и четыре зимы», бывало, что больше года из тайги не вылезал, нравилось мне там и, всякого интересного происходило… вспоминать - не перевспоминать, новые впечатления были просто каждый день, но захотелось поведать именно об этой памятной РЫБАЛКЕ…

Рыбалка эта была не первая и не последняя в тех краях, но вот запала в душу именно она, а об остальных я расскажу потом, если у кого-то будет желание слушать.      

       Это был конец месяца мая, уже далекого 1987-го года. На площади, предусмотренной проектом, осталось одно махонькое незакрытое нами пятно в самых верховьях Алдана, несколько пониже самых верхушек между Становым хребтом и кряжем Зверева. 

  Коллектив уже устал после зимовки, всем аксакалам партии хотелось облобызать своих жен и погреться на солнышке после зимовки…

А тут подвернулся я, романтически настроенный все еще молодой специалист с квалификацией, достаточной для того, чтобы наковырять грязи для проб в тамошних ручьях…

И хорошо, что так получилось! Я тоже зимовал на участке, а зимовка там есть большой зачет и реальная перспектива летнего отпуска, но хотите – верьте, хотите - нет, но домой мне все еще хотелось гораздо меньше, чем хотелось новых впечатлений. И посему, когда прозвучало «готов?», я заорал - «всегда готов»!

Ещё должен немножко рассказать об обычаях страны, чтобы было понятно. Люди делились строго на «тихо-» и «буйно помешанных» (рыбалка и охота). Это современная формулировка моего друга Полковника, но она точна и, я ее принимаю. И там это всяко-разное помешательство было в почете. Тех, кто не рыбачил и не охотился, там было совсем мало.

И еще был заложенный в проекте план – выбить столько-то кубов, это нужно было чтобы докопаться до коренного золота, которое при его наличии нужно было оценить в первом приближении. И, в связи со всем этим, была такая фишка – бригада проходчиков, которая наковыряла за зиму больше всех этих самых кубов, имея какое-то количество свободного времени, в виде премии отправлялась за казенный счет либо на рыбалку, либо на базу бухать «за свои». Дело в том, что все немалые северные надбавки (восемь «северных», «полевые» и «районный коэффициент»…) начислялись не более чем на 300 советских рублёв и, уже 301 рубль в месяц закрывать было не выгодно – проще было перенести этот вершок на следующий месяц и получить его уже с надбавками. Так и сложилась система «наработать впрок» и закрывать наряды следующим месяцем, чтобы работяги денег не теряли. Ценили их - на такую собачью работу желающих было мало даже за такие не малые по тем временам деньги.    

         Короче, незакрытая дырка, судя по карте, совпадала с шикарным местом для рыбалки, а время - с окончанием сезона горных работ. Была и бригада проходчиков из трех человек, которая мужественно не бухáля зимой (исключая традиционные праздники – Новый Год и День Геолога), умудрилась обеспечить себе максимальный заработок до самой осени и законно претендовала на премиальную рыбалку.      

       Я этих мужиков до сих пор помню по именам: Костя Андреев – коренастый, квадратный мужик, похожий на гнома из «Властелина колец», думаю что он родился с кайлом в руках; Володя Хайбусь – молодой чуваш, приехавший просто заработать денег и, скорее всего оставшийся там на всю жизнь и Андрей Назаров – здоровенный, неимоверной силищи, но безобидный детина, которого за год до этого привезли на базу в абсолютно невменяемом похмельном состоянии. После отходняка он «прижился» и был у Кости с Володей типа «на стажировке» по проходческому делу. Причем первые двое – очень сильно «тихопомешанные», постоянно конкурирующие друг с другом на рыбалках. И еще был рабочий, мой маршрутный кореш Володя Кравцов – местный чульманский бич, не единожды сидявый, хромой, кривоносый и молчаливый, но супернадежный и невероятно выносливый мужик, за которым в его родном Чульмане, как земля за колхозом, закрепилось погонялово «Карамазов». Ну, и я – самый младший по возрасту, но «за старшего».  

           Вот таким составом мы и забросились на точку. В компании оказались и два пса - какой-то непонятный и самостоятельный метис, постоянно сопровождающий какой-нибудь отряд, Аям (он же Ням, Аня… кому как больше нравилось). Он скорее всего просто сам залез на борт на базе (была у него такая привычка) и, жутко породистый, купленный на выставке в Москве сенбернар Агай, которого все кроме хозяина называли более привычно и объективно – Бабай. Эта эксклюзивная псина принадлежала начальнику отряда, который после зимовки собирался в отпуск в теплые края и попросил присмотреть за собачкой. Об этой «собаке Баскервилей» следует рассказать особо. Её боялись все, даже хозяин. Очень рослый кобель, злой и абсолютно неуправляемый. Таежная жизнь повлияла на фактуру и от «доброго мишки» Бетховена осталась только масть. Зверюга поджарая, высокая на лапах, способная с места перемахнуть двухметровый кедровый стланник. Такая не то что замерзающего альпиниста в Альпах не спасет (как ей по породе положено), а сожрет его вместе с триконями. Сколько лопат было в тайне от хозяина об него было поломано…

После выгрузки, сопровождавший нас хозяин, привязал своего зверя к дереву и виновато улыбаясь, попросил не обижать…

             Вертушка ушла, и мы остались в полной тишине на сверкающей на солнце наледи. Боже мой, что это было за место! Сколько всякой красоты видел, но это было нечто особенное! Мы оказались на берегу Алдана, в устье большого, с широкой долиной ручья. Алдан в верховьях – типичная горная река с порогами, перекатами, прижимами и глубокими ямами под ними. А место где мы высадились, было совсем особое – выше устья ручья был широченный и глубокий плес, размером с пару-тройку футбольных полей. Еще выше - ущелье из розовых гранитных скал, на выходе из которого торчали высокие останцы, похожие на сторожевые башни и образовывавшие своеобразные «ворота». Ниже плеса – сужение русла и длиннющий, теряющийся за поворотом реки перекат. Наш берег в устье ручья – более-менее пологий, с многочисленными валунами, здоровенным галечным пляжем и террасой, заросшей разнокалиберной, в основном молодой изумрудной лиственницей, а противоположный – крутая стена из тех же розовых скал. Над всем этим бирюзовое небо, а под нами – сверкающая на солнце наледь, которая уходила вверх по ручью и, если окончательно и таяла, то только к сентябрю, чтобы в октябре снова начать расти. Наледь эта вместе с пока не вскрывшимся Алданом, пока составляли единое целое. А там где заканчивалась наледь, начинался тот же изумрудный лес и те же розовые скалы. 

               На террасе по левому борту ручья когда-то был крохотный поселок, от него осталось всего-ничего – одна пригодная для жилья избушка и совсем развалившаяся баня. Остальное только слегка угадывалось по заросшим мхом срубам и совсем затянувшимся шурфам. Из глубин памяти всплыло, что там добывали флогопит (слюда такая). Кому он на фиг в той глуши понадобился, этого я не знал и до сих пор не знаю. А вообще, жилье оказалось вполне цивильное – в избушке оказалась вполне пригодная печка, крепкие не так давно сколоченные нары, там же нашли мешок с теплыми вещами и мешочки с крупой. Под стрехой в бане обнаружился «мосинский» карабин, а еще в какой-то нычке Андрей откопал бензопилу. Короче, место оказалось посещаемым, только кем и когда – неведомо. Естественно, все было оставлено на своих местах – закон джунглей. К избушке перетащили весь наш немалый скарб, освоили жизненное пространство. Самый тихопомешанный Костя тут же собрал спиннинг, и жестко огрызаясь на всеобщие подъебки, ушел к реке – он ждал этого целую долгую зиму. Пришел он не быстро, но засветло и объявил что «нужно ставить (брагу) – пока река вскроется, она как раз и подойдет».

Пока то, да се, вспомнили что забыли о звере диком, который так и остался привязанным к дереву на краю наледи. Добровольцев пилить дрова и готовить ужин было до фига, а отвязывать пришлось мне. Я подходил к нему с опаской, но Бабай меня поразил – тише и покорнее него в тот момент (и весь последующий месяц), я припомнил только морскую свинку во Дворце пионеров. Идиота словно подменили – все понимал с полуслова, заглядывал в глаза и всем видом показывал, что вернее него друга нет. Вечер прошел как-то быстро, я его не помню. Чего-то кто-то приготовил на ужин, все наелись, попадали на нары и отключились. Утром выяснилось, что Бабай изловчился открыть дверь, просочился в избушку (а это всегда было против правил) и нашел себе место под нарами. Это была его самая блаженная ночь, больше ему так ни разу не свезло.

Утром, первый проснувшийся Костя восстановил «статус-кво» - покорная морская свинка была пинками выдворена на улицу. Забыв о завтраке все мы пошли на все еще не вскрывшуюся реку. Лично мне спешить было некуда, работы было от силы на три дня, а начальство объявило, что в моем распоряжении три недели (а реально получилось больше) – остальное время нужно было пасти отдыхающих проходчиков, будущих ударников коммунистического труда. Костя и Володя (который тоже тихопомешанный, только менее эмоциональный чем Костя) хлестали спиннингами глубокую промоину во льду – верховая вода уже пёрла во всю и создавалась иллюзия ожившей реки. В принципе, даже тихопомешанным была понятна бесполезность этого занятия, но скопившуюся за зиму энергию куда девать?

Вскоре оказалось, что энергии оказалось еще больше, чем можно было бы подумать. «Их руки не для скуки» и «у нас с собой все было» - больше ничего не приходит в голову, чтобы охарактеризовать то, до чего додумались тихопомешанные на следующий день. А пока, вечерком, они тихо - мирно поставили брагу на сухофруктах, коих был целый мешок, против чего я совершенно не возражал. Следующим утром тихопомешанные опять собрались на плес и буквально через полчаса загремели взрывы. Оказывается, друзья решили во что бы то ни стало добраться до воды и у них действительно все было – пол-ящика взрывчатки, детонаторы, шнуры и все остальные проходческие причиндалы. Тихопомешанные били во льду шурф! Остановились только на трех с половиной метрах, когда конца и края не было видно, а шурф начало заливать, и по льду выкарабкиваться наверх стало проблематично. И только после этого, когда все их возможности были исчерпаны, они угомонились и сосредоточились на отдыхе и ежедневной дегустации поспевающей браги. Кроме того Володя сочетал тихо- и буйнопомешанность и каждый день бродил по окрестностям с ружьишком. Остальные тоже находили себе какие-то необременительные занятия, в основном это были прогулки по окрестным горкам. А я кроме всего прочего, частенько просто валялся на наледи, на найденном в бане не то топчане, не то лежаке, очень похожим на пляжный, обложившись толстыми литературными журналами и периодически черпая кружкой компот из сухофруктов, из стоящего рядом ведра. Погодка располагала к этому – днем уже становилось очень жарко и наледь была тем самым местом, где ловился кайф.

Конечно, не все время я так валялся, какая-то часть времени тоже уходила на исследование окрестностей и просто на бытовые хлопоты. Охотиться особо и не пытались, хотя вдоль реки полным ходом шла перелетная утка. Несколько штук я сбил, но они попадали в воду, быстрое течение их подхватывало и моментально уносило. Так что палить особо смысла не было, не принято было убивать ради самого процесса. Хоть зверья в округе шаталось немеряно, но под выстрел никто подставляться не собирался и только раз прямо к домику неожиданно выперся олень, по которому я благополучно промазал. А еще один раз видели в сумерках переходящую наледь кабаргу – очень редкое зрелище, ни до, ни после того, я такую зверушку не встречал.

Так прошло несколько дней и, вот он настал – тот самый долгожданный «день Д». Я как раз валялся на наледи в обнимку с ведром компота и читал какую-то очередную «Роман-Газету», рядом мирно кочумала наша «морская свинка». Вдруг, тишину нарушил крик, потом выстрел, потом еще один. Оглядевшись, увидел на вершине одной из «сторожевых башен» Андрея, который махал руками и что-то кричал. Чего он там орет, разобрать было невозможно – было слишком далеко. Но сам этот факт был уже неординарным, обычно Андрюха за день произносил не более пары десятков слов. Потом он быстро спустился с «башни» и, продолжая кричать и размахивать руками, побежал в сторону избушки. А еще через пару секунд раздался нарастающий гул. Мы со «свинкой» во все глаза пялились на гранитные «ворота», откуда этот гул и шел. В узком проходе между скал началось какое-то движение и, прямо на глазах стала вырастать многометровая стена льда. У меня просто челюсть отвалилась, а Бабай начал трястись и жалобно поскуливать. Все это продолжалось не более нескольких минут, а потом…

Потом было зрелище, которое я запомнил на всю жизнь и думаю, что немногие могут похвастаться тем, что наблюдали что-то подобное…

Потянуло таким холодом, что на контрасте с тридцатиградусной жарой, я весь моментально покрылся мурашками. Раздался грохот, какой редко доводилось слышать. Мне даже показалось, что небо потемнело и, земля задрожала. По середине замерзшего плеса побежала громадная трещина и лед просто на глазах начал вздыматься, как будто какое-то чудище заворочалось внизу пытаясь выбраться наружу. Одновременно с этим прорвало ледяную пробку в «воротах» и все эти сотни тысяч тонн льда и воды со страшным грохотом понеслись, как мне тогда показалось, прямо на меня со скоростью поезда…

Первым от гипноза отошел Бабай. Завыв страшным голосом и поджав хвост, пес рванул к избушке. За ним рванул и я, побросав все шмотки и недочитанный роман. Дух перевел только добежав до края наледной поляны и забравшись на террасу, где уже столпился весь наш народ, тоже с выпученными глазами наблюдавший это буйство природы.

Я может и напрасно так перетрухал – вся ледяная лавина прошла довольно далеко от моего лежбища с компотом, но хотел бы я видеть человека, который в такой ситуации сохранил бы спокойствие. А тем временем, грандиозное движение продолжалось. Через «ворота» продолжала переть вода, взламывая и поднимая лед по всей ширине плеса. Огромные глыбы льда с треском выдавливало на берег и, только тогда стали очевидными и бесперспективность давешних попыток проковырять лед и параметры той ямы, где мы собирались рыбачить – толщина ледяных глыб была метров семь-восемь. Сразу очень сильно похолодало, пришлось сходить одеться. Мужики притащили на террасу чайник и довольно долго мы просто сидели молча, как в театре, попивая чаек, и заворожено наблюдая за этим фантастическим действом…

Потихонечку стихающий гул и треск, продолжался до конца дня и всю ночь. Наутро все пошли посмотреть на результаты вчерашнего представления. Алдан вскрылся и очистился полностью. Вода продолжала кипеть только возле самых «ворот», где оказался совсем не детский порог. Основная струя проходила под крутым противоположным берегом, и по ней периодически несло уже совсем небольшие одиночные льдины. А со стороны нашего берега находился тот самый большой, глубокий, почти без течения черный плес, ближе к воротам ограниченный большими валунами, которые ниже становились все мельче и, каменистый берег плавно переходил в галечный пляж. В самом низу пляжа, ближе к устью ручья и наледи образовалось еще одно чудо природы – выдавленные вчерашней стихией ледяные глыбы образовывали замысловатый лабиринт, по которому можно было бродить как по каньону, видя только ледяные стены по сторонам и небо над головой. Холодина там была еще та, но красотища…

Лед был не монолитный, а состоял из множества слоев разных оттенков – от совершенно прозрачного до матового, от молочно белого до почти черного, голубого и светло-зеленого. Накачали лодку и вышли промерять глубину на яме. Результаты впечатлили – яма не промерзла и на половину глубины, стало быть она зимовальная и должна быть набита рыбой. Наверное понятно, что и я и «отдыхающие» на весь день зависли у воды. Мне-то уже пора было подумать о работе, но заставить себя куда-то уйти, было выше моих сил. Поэтому, отодвинув работу «на потом», я слился с коллективом – замочили деревянные бочки для засолки, соорудили коптильню, издалека похожую на деревенский сортир, уже более серьезно перетряхнули свои рыболовные сокровища.

Эти самые «сокровища» — отдельная песня. Вспоминая те времена, я невольно улыбаюсь, перебирая в памяти тот «арсенал» на фоне нынешнего изобилия. Тогда было все совсем просто, если не сказать убого – мой спин представлял собой инерционную катушку с намотанной леской диаметром 1 мм, три металлических кольца без каких-либо вставок и моток изоленты. Прибыв к месту рыбалки, вырубался подходящий дрын, длиной в метр-полтора и к нему изолентой приматывались катушка и кольца. Все!

С приманками, та же святая простота – какое-то количество самых настоящих, мельхиоровых и стальных столовых ложек с отрубленными ручками, слегка обточенных, просверленных и снабженных по возможности большими тройниками. Тройники — чем больше, тем лучше. И, конечно же «мышь»! Не те что нынче – с усиками и хвостиками, а просто армированный стальной проволокой обточенный в форме бочонка и обтянутый мехом кусок дерева. С вертушками та же история – те же ложки, только чайные, немного выгнутые и насаженные на ось из толстой проволоки, вместо бусинок – обточенные пластмассовые застежки от палатки. Ну и всякая мелочевка, типа вертлюгов и поводков из стальной проволоки присутствовала, без нее — никуда.

Что касается удочки, то тема была та же – на каждом новом месте вырубалась подходящей длинны молодая лиственница, обдиралась и подсушивалась на ветерке – так она становилась и крепкой, и к смоле не липли руки. Все что следовало привязывать к удилищу, было так же просто и незатейливо. В общем изготовились, очень усердно избороздили «ложками» плес, но… первый день не принес вообще ничего. Видимо обитатели ямы еще не отошли от позавчерашнего шока.   

     А продовольственную программу нужно было выполнять! Обычаи были такие – кто вылетал на охоту или рыбалку, должен был позаботиться и о тех, кто торчал на базе, или в камералке и по возможности обеспечить всех деликатесным провиантом. Было у мужиков несколько сетей, да и у меня была «трехстеночка»… Вечерком вышли, поставили сети в разных местах – с ячеей покрупней там где поглубже, а с ячеей помельче – ближе к берегу. Я даже не скажу с уверенностью, было ли в этом что-то криминальное. Я и не задумывался об этом тогда, просто все там так живут, и все. Отужинали, тяпнули по кружке уже термоядерной браги и попадали спать.

Что меня по сию пору удивляет, так это то, что не выполнив продовольственную программу, никто не позволял себе тупо нажраться. А здесь это часто в порядке вещей – приехать на водоем, закинуться и тут же начинать жрать водку, пока в ушах не забулькает. А вообще, народ там весь очень крепко пьющий.

Утром, ясное дело, все на берегу. Сразу стало ясно что сети явно не пустые – половины поплавков не видать. Начали выбирать и, сразу стало ясно, что все ожидания были не напрасны, в яме есть жизнь и в ближайшее время нам здесь будет чем заняться. Рыбы было много – в основном ленок и хариус, несколько сигов. Большинство рыбы – с икрой. Но самое большое впечатление произвела поднятая моя «трехстенка». Ее просто не было – огромные дыры в полотне, просто как подводные лодки насквозь прошли. Стало ясно, в яме есть таймень и, по всей видимости, не один. Сети больше не ставили вообще, не было уже в этом необходимости.

Весь день солили рыбу, икру, в общем хозяйствовали. Первым не выдержал Костя и бросив всех корпеть над бочками, банками и тазиками, умотал к яме. Всем хотелось сделать то же самое, но… короче простили его, самого «тихопомешанного», чем этот гад и воспользовался. Вернулся он через час и приволок вязанку из десятка хороших (около 3-х кг) ленков. В этот вечер у нас было все – и уха из ленковых голов, в которой наутро стояла ложка, и совершенно обалденные стейки (только тогда никто не знал, что это так называется) из того же ленка, и малосольный, пахнущий свежим огурцом хариус, и огромные бутерброды с такой же малосольной икрой.

А Костя выглядел странно – временами впадал в задумчивость, шевелил губами и вообще, вел себя как-то отстраненно. Так и провозились до глубокой ночи – сначала с рыбой, а потом с бражкой под нее. А причина Костиной задумчивости легко открылась следующим утром. Тем утром мы крепко проспали, сказался трудовой день и поздний отбой. Проспали все, только не Костя! Именно он всех поднял своим восторженным ревом и ором, когда солнышко уже было высоко. Выскочив из дома, мы сразу все поняли. Этот тихушник накануне вечером таки разглядел под порогом тайменя, ничего никому не сказал, опасаясь конкуренции и, наутро втихаря смылся на охоту за ним. И результат этого тихушничества был сейчас перед перед нами – перед домом стоял мокрый и лохматый, весь в кровище, Костя и трубил, как бешеный слон. А на руках Костя держал ЕГО – тайменя. С порезанных почти до костей и разбитых пальцев капала кровь, но морда у него была такая довольная, что словами не описать. А держал он его на руках не потому, что хотел поцеловать и отпустить, а потому что был он роста невысокого, а таймень был здоровый. Когда я принял его у окровавленного гнома и, взяв под жабры подтянул голову до уровня своего лица, хвост «сибирской акулы» лежал у меня на сапогах. Сколько весу в нем было – история умалчивает, имеющийся в хозяйстве безмен, рассчитанный на двадцать килограммов, уверенно зашкалило, когда хвост рыбины еще лежал на земле.

Бедный, тихопомешанный Вовка Хайбусь просто винтом пошел, видя такую измену со стороны своего кореша. Не то что не почистив зубы, а даже не опохмелившись, собрал свое рыбацкое барахлишко, быстро и молча пошел в сторону плеса, отчаянно стараясь при этом не выглядеть суетливым, что получалось у него прямо скажем, не здорово.

Пока перевязывали сияющего, как именинник потерпевшего, тот взахлёб рассказывал о своей титанической битве. Потом, не дождавшись окончания перевязки, волоча за собой бинт, Костя всех потащил на берег, на то самое место, где боролся с тайменем, по его словам, более часа. Там и вправду все было похоже на поле битвы – истоптанная и перерытая мелкая галька, валявшийся там же поломанный фабричный спиннинг с разлетевшейся «невской» катушкой и следы крови на камнях. Похоже, что если Костя и привирал что-то, то не намного.

С его слов выглядело это все следующим образом: таймень взял именно в том месте, где он разглядел его накануне – в непосредственной близости от порога. Таскал он его не меньше часа и, дело осложнялось сильным течением и стремлением рыбины рвануть именно вниз и через струю, к противоположному берегу. И в тот самый момент, когда была уже почти победа и, таймень был уже у самого берега, он то ли увидел Костю, толи почувствовал пузом гальку, но рванул так, что разлетелась катушка, а за ней и удилище. Костя перехватил леску руками и в эйфории не чувствуя боли, уже тащил леску просто напролом. Тогда он и порезался. Но это было еще не все, снова кое-как подведя тайменя к берегу, он не то дал слабину, не то просто крюк разогнулся или леска не выдержала, но рыба сошла в метре от берега. Реакция лучше оказалась у Кости – он пузом рухнул прямо в воду, подхватил тайменя и выбросил его на берег. Но и это было еще не все, таймень шлепнулся у самой кромки воды и отчаянно стремился в родную стихию. Завязалась борьба в партере, и если бы не один единственный, оказавшийся по близости увесистый голыш, которым Костя огрел по башке соперника, неизвестно чем бы все закончилось.  

    Это была не просто рассказка сияющего «потерпевшего», это было целое представление в лицах, с размахиванием руками и беготней по берегу, я даже опасался, не кинется ли наш друг еще раз в воду, для наглядности…

  Подошедшему на спектакль корешу Вовке, Костя в виде компенсации за свое тихушничество поведал, что тайменей была как минимум пара и, он их видел обоих сразу. Кстати, Вовка времени тоже даром не терял и, у него на кукане уже тоже болталось с пяток зачетных ленков.         

    На этот раз Косте отлынить от разделки рыбы уже не получилось даже несмотря на травму – своей добычей каждый должен заниматься сам. Но, при вскрытии я присутствовал – в желудке оказалось несколько приличных (грамм по 500) хариусов разной степени «свежести». И еще, немалую миску тайменьей икры засолили. 

             После всех этих переживательных событий мы просто рыбачили в свое удовольствие, втайне надеясь повторить Костин успех и зацепить еще одного тайменя. 

Сети ставить больше и в мыслях не было, каждый день и так приносил новую рыбу. На «ложки» на наши дубовые снасти исправно ловился ленок. Когда он бастовал, переключались на удочку и на хариуса – тот не бастовал никогда, была его там просто туча. Правда, в большинстве своем был он некрупным. Все что было нужно, это пройтись по наледи и насобирать «стрекозявок». Что это были за насекомые, я не знаю – нечто черное и среднее между бабочкой и стрекозой. Их летало очень много и привлекал их сверкающий на солнце лед. А так как солнце жарило крепко, то вся наледь была покрыта ручьями и лужами, глупая «стрекозявка» садилась на наледь, крылышки намокали и она уже не могла взлететь.

А дальше – просто. Нужно было тихонько, прячась за валунами подойти к ямке и так же, не высовываясь, забросить. Поклевка была мгновенной и клев прекращался только тогда, когда особо буйного приходилось долго вываживать, или просто не получалось не шуметь. Кстати, ленок тоже не брезговал «стрекозявкой» и я поймал несколько зачетных именно на нее и, тут главным было успеть завести его между валунов, пока не очухался. 

   Но, все равно большинство из них сходило или обрывалось, ведь и леска и крючок были рассчитаны совсем не на них. А ленок там был в основном мерный – между двумя и тремя килограммами. А вот сигов я больше не помню, кажется, те самые первые и были единственными. Но и без них все было здорово, погодка стояла чудная, все бочки были заполнены, а коптильный заводик дымил во всю. А меня, чем дальше, тем больше, грызла совесть при мыслях о невыполненной работе. Тянуть дальше уже не хотелось, мало ли что, вдруг у начальства планы изменятся?    

       И вот в один прекрасный день, оставив рыбалку, двинули мы с Карамазовым по казенным делам. Очень обломно было отрываться от рыбалки, но когда-то же нужно было начинать…

Пошли налегке, так как рассчитывали вернуться к вечеру. И тут как-то все гладенько и быстро пошло, что я подумал, что мы и в меньшее время уложимся. Очень кстати подвернулась маленькая зимовьюшка и я решил не возвращаться, а накрыть все за один заход, переночевав в зимовье. Так и сделали. Все прошло наилучшим образом, только харчей взяли маловато и к концу следующего дня, когда мы вернулись к «отдыхающим», я готов был сожрать ворону.       

   «Отдыхающие» отдыхали во всю. У бадьи с брагой уже было видно дно, а народ пребывал в развеселом настроении. А мне не столько хотелось доизучать дно бадьи, сколько под это дело закусить, а ничего готового и не оказалось – отдыхающие второй день питались «жидким хлебом».  

 По такому случаю, а так же по случаю окончания нами «работ», был принесен из коптильни здоровенный кусок дошедшей до кондиции таймешатины. Ну, думаю, дождался, сейчас я ее проглочу всю и пойду за добавкой. Заделали несколько здоровенных, взрослых бутербродов и, …начав запихивать в себя второй, я понял, что уже не хочу больше есть. Такая сытная штука оказалась, что несмотря на бесподобный вкус, я второй бутерброд уже доедал вообще без энтузиазма. А продукт был таков, что другого такого наверное и нету – много я всякой экзотики рыбной в северных краях повидал, но этот балычок ни с чем не сравнишь. Мясо такое… одновременно и плотное и нежное, розоватое, с чуть заметным оттенком лилового цвета и, похожее на корейку – тоненькие прослойки жира присутствуют прямо в мышечной ткани. Гораздо позже я много всякой ахинеи от разных «аффтаров» про эту тигру речную прочитал, одна такая даже на сайте киевского «Домика» висит — дескать и не кормится он перед икрометом, и стало быть на спиннинг не ловится, и не сопротивляется вовсе, если вдруг случайно зацепится, и медно-красного цвета она перед нерестом, и мясо у нее дряблое и невкусное по весне…

Фигня все это! Я даже не могу предположить, в каком бреду и каким «специалистом» такое написано.   

 А рыбалка наша потихонечку пошла на убыль. То ли яму мы уже подвыбили, то ли просто энтузиазм наш начал сходить на нет, но это факт. Тем более, что все бочки были забиты рыбой а банки – икрой. Коптили мы холодным способом, то есть не быстро, а вялить опасались из за появившихся мух. Хорошо, что у нас под боком был безразмерный холодильник – та самая наледь в устье ручья, в которой в выдолбленных под размер бочек «колодцах», хранился весь скоропортящийся продукт. А еще потихонечку приелся бесконечный рыбный день. Особенно это стало ощутимо, когда закончился хлеб, и его стали заменять здоровенными лепешками. Икра, намазанная на эти лепешки, не лезла совсем. В этом мы сами себе напоминали таможенника Верещагина из известного фильма. Пытаться добывать мясо тоже не имело смысла – его в больших количествах было уже не освоить, а по пять килограммов в тайге не выдают. 

Рыбачили совсем понемножку, в основном для того, чтобы кормить собак. Для этого ловился десяток-другой хариусов, которые разрезались на две — три части, которыми наживлялись на ночь несколько донок. Как правило, на каждой из них к утру оказывался налимчик около двух килограммов. На каждой донке стояло по пять-шесть поводков и часто бывало, что налим собирал их все. Этих головастиков мы сами не употребляли, а варили с ними перловку для псов. Единственное, к чему сохранился живейший интерес, так это к тому второму, замеченному сразу после вскрытия реки, тайменю. Регулярно по утрам выходили побросать блесны под порог, потихонечку разбредаясь по берегу, и все больше спускаясь вниз по течению. Не знаю тот это был таймень, или какой другой, но какого-то монстрюгу мне все же удалось подержать, правда, это было уже не на нашей яме, а намного ниже, за длинным нижним перекатом.

В какой-то из последних дней, это было уже почти в самом конце июня, я неспешно спускался вниз по течению, облавливая понравившиеся места с своим «суперспиннингом», используя в качестве приманки совершенно уникальную, но многократно проверенную железяку – вращающуюся блесну, сделанную из полноразмерной столовой ложки. Оснащена она была каким-то гигантским тройником неизвестного происхождения. Несмотря на то, что такой блесной при прямом попадании в лоб, можно было запросто умертвить годовалого поросенка, для этой речки она была «самое то» — и летела за счет своего веса далеко, и не так быстро ее выносило на поверхность, и заводилась она на сильном течении «на раз». И рыба ею не брезговала – я с утра уже поймал на нее нескольких ленков, при чем один из них был совсем незачетный, явно меньше килограмма. Так вот при очередном забросе сего оригинального девайса, я почувствовал сильнейший удар и, инстинктивно зажав свой дрын под мышкой, изо всех сил уцепился обеими руками за катушку. Рвануло так, что я не удержавшись, сделал полшага вперед и чуть не свалился с валуна на котором стоял. А дальше – все… вымотав на свет божий свою блесну, я увидел полностью разогнутый крюк тройника, который при попытке придать ему первоначальную форму, тут же обломился. Похоже, что никаких более сильных ощущений в этот день мне не светило, и я так же не спеша, вернулся домой. 

  А тем временем, оговоренный ранее срок нашей рыбалки уже прошел, чего-то там не складывалось с транспортом и когда нам наконец сообщили по рации, что в плане стоит борт к нам, прошел ровно месяц со дня нашей высадки. Собираться нам было недолго – то что было в бочках, так и должно было ехать, а все что успели закоптить, давно было разложено в бумажные мешки и заколочено в ящики. Личных вещей было мало, а продуктишки и вовсе давно закончились. Осталось только стащить все на наледь, куда и должен был сесть вертолет. Все так по плану и вышло. Прилетел за нами все тот же, вернувшийся из отпуска начальник отряда и «морская свинка» за минуту снова превратилась в Бабая, которого пришлось привязать тому же самому дереву. Проходчики отправились допивать свой отпуск в Чульман, а меня завезли на другой участок, где уже начались обычные наши летние работы. 

Такая вот вышла той весной рыбалка, запомнившаяся не столько самим процессом рыбалки, а тем фантастическим местом и увиденным там потрясающим зрелищем. А свойства памяти человеческой меня в очередной раз поразили – вспоминая все это, я не то что просто все снова увидел, а почувствовал и запахи дымка и молодой лиственницы и холод ледяных глыб. Во, как бывает!

И то, что я здесь изложил, лишь небольшая часть тех скорее ощущений, чем воспоминаний, которые меня посетили. Если кому-то что-то покажется в той рыбалке диким, нецивилизованным или жестоким, «неспортивным», так берите поправку на образ жизни и «обычаи страны», которые сильно отличаются от обычаев городских. И рыбалка, и охота в тех краях всегда были именно добычей, а не развлечением городских пижонов. И с точки зрения той, намного более естественной логики, все как раз наоборот – на фига стрелять зверя или ловить рыбу, если ты ее не собираешься съесть или тебе и так есть что есть?